100-летний юбилей начала Первой мировой войны – это важный повод для актуализации интереса профессиональных историков к крупнейшему военно-политическому конфликту первой трети XX в. По всей видимости, привычным для жителей стран Западной Европы ежегодным мероприятиям, связанным с памятью об окончании Великой войны, будет уделено повышенное внимание со стороны СМИ, политиков, деятелей науки и культуры. В частности, не окажутся незамеченными традиционные возложения цветов во Франции и Бельгии в День перемирия (11 ноября), маковые бутоньерки на груди и ритуальное молчание в течение двух минут в 11 часов утра в Великобритании на День поминовения, парады и встречи ветеранов в День ветеранов в США.
До последнего времени в Российской Федерации, как и в СССР, ни одна из дат, приуроченных к памяти о Первой мировой войне, не имела никакого отношения к государственным праздникам. Однако с прошлого года в России 1 августа отмечается как День памяти российских воинов, погибших в Первой мировой войне 1914-1918 гг. Новый памятный день пополнил календарь после того, как в Федеральный закон «О днях воинской славы и памятных датах России» 26 декабря 2012 г. была внесена соответствующая поправка. Нельзя не приветствовать возвращения событий, связанных с Первой мировой войной, в круг официальных памятных дат. Вместе с тем в Российской Федерации по сравнению с государствами Западной Европы исторической памяти о Первой мировой войне пока еще не придается того значения, которого это событие заслуживает.
К сожалению, в Беларуси память о Первой мировой войне не получила пока еще должной институализации на государственном уровне и не является предметом целенаправленной политики в области мемориализации исторической памяти (памятники, музейное дело, книгоиздание), образования и воспитания. Исключением являются проект возведения мемориала в Сморгони, несколько туристических маршрутов по местам боев времен 1915-1917 гг., обустройство русского военного кладбища в центре Минска, редкие конференции и отдельные публикации. Показательно, что внимание к Первой мировой войне является результатом преимущественно усилий отдельных энтузиастов-краеведов, историков и писателей.
Во многом такое «отчужденное» отношение к Первой мировой войне обусловлено восприятием этого события, сложившимся в белорусском историческом сообществе. В частности, академик-секретарь Отделения гуманитарных наук и искусств бывший директор Института истории НАН Беларуси А.А. Коваленя констатировал, что в белорусской историографии «до сих пор не сложилась серьезная научная школа разработки этого важного периода национальной истории», нет ни одной докторской диссертации, «ощущается значительный дефицит глубоких исследований по целому ряду проблем военной истории». Правда, это не помешало академику обвинить российских историков в том, что они не цитируют работы белорусских исследователей, смотрят на события исключительной «через призму имперских интересов» и вообще склонны оставлять монополию на историческую истину за «Москвой». Эти упреки представляются странными, поскольку сам белорусский историк признал, что в Белоруссии серьезных исследований по Первой мировой не ведется, а значит, и не приходится говорить о заметном в научном отношении белорусском участии в изучении событий войны. С 1991 г. по настоящее время в Республике Беларусь были защищены 525 диссертаций на соискание степени кандидата исторических наук, из которых в четырех работах рассматривалась история антивоенного движения в войсках Западного фронта в течение преимущественно 1917 г., а в трех исследованиях рассматривались отдельные аспекты социальной и политической жизни населения в прифронтовых губерниях. И это, пожалуй, все.
Однако отсутствие традиции научных исследований не означает, что о Первой мировой войне в белорусском историческом сообществе не сложились определенные представления. В этом отношении показательным является описание начала войны в учебных пособиях по истории Беларуси для высшей школы.
Для примера обратимся к учебному пособию «Очерки истории Беларуси», изданному в 1994 г. для высших учебных заведений. В нем участие населения в патриотических манифестациях, публикации в прессе, в которых выражались патриотические настроения, призывы к гражданскому единению в деле защиты страны, убежденность в победе русской армии и особом предназначении России в разрешении судеб славянских народов Центрально-Восточной Европы трактуются лишь как «разгул безумного шовинизма». Проявления патриотизма и жертвенности объясняются исключительно результатом «массовой идеологической кампании» для «психологической подготовки населения к войне». Непонятно почему, но в учебнике шовинизмом был назван призыв на страницах местной консервативной печати «к гражданскому согласию во имя обороны отечества, к жертвам для победы». Показательно, что слово «патриотическая» применительно к манифестациям, статьям в прессе используется исключительно в переносном смысле, тем самым читателей убеждают в искусственности и фальши мероприятий, ангажированном характере публикаций. Напротив, газета белорусских националистов «Наша нива» за антивоенную позицию получила в учебном пособии положительную оценку.
Мероприятия, связанные с мобилизацией и обеспечением театра военных действий накануне и во время войны, также трактуются исключительно в негативном ключе. Введение военной цензуры, перевод прифронтовых губерний на военное положение, запрет на забастовки, антивоенную пропаганду подаются как «жесткий военно-полицейский режим». Реквизиции, привлечение к работам по оборудованию позиций показаны как произвол властей и полное пренебрежение к интересам крестьянских хозяйств. На оккупированной противником территории «бесконечные реквизиции и принудительные работы для потребностей фронта практиковали и немецкие власти». Тем самым практика управления и поведения русских и немецких войск фактически ставится на одну плоскость и изображается лишь как внешняя сила, наносившая ущерб материальным интересам белорусского крестьянства.
В таком же ключе трактует отношение к войне и автор раздела «Беларусь на переломе эпох» В.Ф. Ладысев в курсе лекций «История Беларуси XIX-XX вв.», изданном в 2002 г. в Республиканском институте высшей школы Белорусского государственного университета. По его мнению, большинство населения (рабочие, крестьяне, часть интеллигенции) было против «политики войны», но «патриотически-шовинистическая волна захлестнула и часть трудящихся». При описании мер, связанных с введением военного положения, историком также используется характеристика «жесткий военно-полицейский режим». Запрет на забастовки, цензуру, введение которых было обусловлено военной необходимостью, ученый называет «порядком», причем это слово берется им в кавычки. Для того чтобы придать еще более негативный оттенок мобилизационным мероприятиям в белорусских губерниях, автор пишет о том, что в поддержании этого «порядка» «активно действовали реакционные силы, что нахлынули сюда из разных районов России и группировались вокруг Ставки Верховного главнокомандования, штаба Минского военного округа и штаба Западного фронта». При этом остается только догадываться, что это за «реакционные силы», которые почему-то группировались вокруг органов военного управления, как они могли поддерживать режим военного положения и почему обеспечение мобилизации оказалось зарезервировано за «реакцией»? Показательно, что положительной оценки удостоилась опять же лишь редакция газеты «Наша нива» за ее антивоенные взгляды, причем представители белорусского национального движения оказались в одной компании с идеологами РСДРП(б).
В другом популярном учебном пособии И.И. Ковкеля и Э.С. Ярмусика «История Беларуси с древнейших времен до нашего времени» репрессии и наказания, вынесенные в начальный период войны участникам погромов имений, хуторов и забастовщикам, характеризуются как «жестокие расправы» царизма, временно подавившего «революционную активность масс». Как и в предыдущих пособиях, авторы категорически отметают мысль о патриотических настроениях и убеждениях населения, гражданском патриотизме или преданности монархии как позитивных явлениях. Так, «буржуазные и мелкобуржуазные слои населения в Белоруссии», по мнению историков, «выступили в поддержку царизма и прилагали все усилия, чтобы разжечь у широких масс трудящихся милитаристский дух и шовинистические настроения». Согласно учебному пособию, «массовые собрания, молебны и «патриотические» манифестации», на которых население призывалось «к гражданскому согласию, жертвам во имя Отечества и победы над «коварным» врагом», служили лишь «нагнетанию шовинизма». Как и в «Очерках истории Беларуси», выражения «патриотическая кампания» или «манифестация» ставятся в кавычки для передачи официозного и лицемерного характера этих мероприятий.
В пособии П.Г. Чигринова «Очерки истории Беларуси» события июля – августа 1914 г. в белорусских губерниях излагаются сжато, однако и в этом случае автор остается в плену описанных выше представлений. В частности, рассуждая об отношении к войне разных политических групп, историк использует термин «социал-шовинизм». По мнению П.Г. Чигринова, этот термин означает «активную пропаганду войны с внешним противником и призыв к классовому миру внутри страны».
Пожалуй, единственным исключением является учебное пособие Я.И. Трещенка, в котором жертвенность, верность воинской присяге и патриотизм не ставятся под сомнение. Историк оспорил тезис советской историографии «о нежелании широких народных масс воевать за российское государство помещиков и капиталистов», осторожно заметив, что «такой подход безмерно упрощает сложнейшую проблему».
Таким образом, в большинстве вузовских учебных пособий по истории Беларуси отношение к началу Первой мировой войны описывается в категориях «шовинизма», «милитаризма», которые искусственно сверху навязывались большинству населения белорусских губерний. Гражданский патриотизм, верность монархии и убежденность в победе русской армии расцениваются как проявления ангажированного официоза, не имеющего отношения к истинным настроениям большинства жителей белорусских губерний. Российским военным и гражданским властям предъявляются абсурдные обвинения в том, что в условиях начавшейся войны и мобилизации они пошли на ограничение гражданских и политических свобод.
Первая мировая война в белорусской историографии рассматривается как война, которая в основном принадлежит русской истории. Для белорусов война является лишь внешним источником материальных лишений и человеческих жертв в результате боевых действий и вследствие ухудшения материальных и бытовых условий жизни. В этом отношении показателен контраст в описании событий Первой мировой и Великой Отечественной войн на страницах первой после обретения независимости многотомной истории Беларуси, подготовленной историками Института истории НАН Беларуси. Поскольку это издание рассматривалось как замена пятитомной «Истории Белорусской ССР», написанной в период 1972-1975 гг., то новая коллективная работа была призвана отразить состояние современной белорусской историографии.
В частности, привлечение гражданского населения к ведению оборонительных фортификационных работ в период Первой мировой войны стало «тяжелым ярмом для жителей Беларуси». Напротив, в начале Великой Отечественной войны «население Беларуси приняло активное участие в строительстве оборонительных объектов и рубежей». Эвакуация в 1915 г. описывается исключительно как полупринудительный процесс, когда «сотни тысяч людей, нередко по принуждению, срывались с насиженных мест и, лишившись приюта и средств существования, направлялись вглубь империи». По мере эвакуации положение беженцев «еще ухудшилось», а все усилия властей и общественных организаций «даже в минимальной степени не удовлетворяли потребностей огромной беженской массы». Остается только догадываться, как все беженцы не умерли во время эвакуации и в тылу. В свою очередь эвакуация летом 1941 г. в БССР описывается как добровольная инициатива населения и планомерная деятельность властей, благодаря которой «значительное количество людей было эвакуировано на восток от родной земли вглубь СССР». При этом во время эвакуации многие «проявляли настоящую выдержку и самопожертвование, даже героизм», а оказавшись в тылу, беженцы «налаживали жизнь, быт, включались в общий трудовой ритм, делали все, что требовалось для фронта, победы».
Идеологи белорусского национализма, которые остались на территории оккупированной немецкими войсками в 1915–1918 гг., называются «деятелями белорусского движения», «белорусскими представителями», «белорусскими кружками», но по отношению к ним никогда не применяется термин «коллаборанты», которым обозначают белорусских общественно-политических деятелей, сотрудничавших в годы оккупации с нацистской Германией. Вместе с тем, будучи подданными Российской империи, они в строгом смысле этого слова, сотрудничая по политическим мотивам с немецкими оккупационными властями, являлись коллаборационистами.
Показательно, что при описании боевых действий русской армии в 1914–1917 гг., в состав которой были призваны около 800 тыс. жителей белорусских губерний, ни разу не употребляется слово «героизм», который оказывается присущим исключительно воинам Красной армии. Наконец, русской армии отказывается в праве считаться защитником белорусских земель, хотя в тот период западные губернии воспринимались как неотъемлемая часть Российской империи как властями, армией, так и населением губерний. Российские войска фактически ставятся на один уровень с немецкой армией, которая вторглась в пределы Виленской, Гродненской и Минской губерний. Так, на страницах 4-го тома «Беларусь в составе Российской империи» утверждается, что следствием немецкого наступления 1915 г. стало размещение по разные стороны линии фронта армий «противников, которые вместе с огромным количеством вспомогательных служб тыловых учреждений методично опустошали край на протяжении трех последующих лет». Получается, что русская армия не защищала, а опустошала населенные белорусами западные губернии наравне с войсками кайзеровской Германии.
Приведенные выше сравнения наглядно свидетельствует о том, что всестороннее изучение Первой мировой войны в современной белорусской историографии оказывается вынесенным «за скобки» белорусской истории не только по объективным причинам развития исторической науки в данной области, но и по субъективным идеологическим соображениям. Эта война в отличие от Великой Отечественной остается идеологически «чужой» и не вовлекается в публичный дискурс о белорусской национальной идентичности. В этой связи неудивительно, что при таком видении войны в белорусском научном сообществе рассчитывать на актуализацию исторической памяти о Первой мировой войне не приходится ни среди интеллигенции, ни на официальном уровне.
