Восприятие восстания и людских потерь
Восприятие восстания в русском обществе Туркестана во многом строилось на информации о кровавых эксцессах и, соответственно, на слухах. В городах и переселенческих поселках циркулировала информация о близком вторжении многотысячных «орд» и ожидавшейся кровавой расправе. Действительно, восстание 1916 г. стало чередой кровавых межнациональных по окраске столкновений, от которых пострадала часть переселенческого и коренного населения края.
Трагичными были по своим последствиям внезапные нападения восставших на переселенческие поселки в южной части Семиречья. Здесь, главным образом в Пишпекском и Пржевальском уездах Киргизии, были разгромлены 94 переселенческих поселка. Столь же печальная участь постигла десятки русских селений по северному побережью оз. Иссык-Куль и отдельные – по южному, а также в Ат-Башинском и Нарынском участках Пржевальского уезда. В результате в Семиреченской области пострадали главным образом простые крестьяне-переселенцы, женщины, дети и старики (мужчины призывных возрастов были в армии), в то время как царская администрация во всем Семиречье понесла незначительные потери. Только в Пишпекском и Пржевальском уездах из числа мирного населения было убито 2227, ранено 834, пропало без вести и взято в плен 1364 человека, имущественно пострадали 6024 семьи переселенцев.
По подсчетам туркестанских чиновников, коренное население Северного Кыргызстана после восстания 1916 г. уменьшилось на 42%. Почти 150 тыс. человек бежали в Китай, были убиты или пропали без вести. Эта цифра легла в основание многих последующих оценок и кочевала из одной исторической работы в другую. Между тем имеются и другие оценки, ничуть не умаляющие трагичность событий.
Действительно, было жестокое подавление восстания. Но нельзя умалчивать о причинах этого. Когда карательные отряды, присланные для усмирения бунта, видели посаженные на вилы головы русских женщин и детей, их реакция была соответствующая. Но это не кыргызско-российские проблемы, это последствия восстания и повстанческой борьбы. Нельзя давать этим событиям этническую окраску. Такие трагические случаи были и в период набегов казахов на кыргызскую землю в ХIХ веке, и в период родовой междоусобицы между бугинцами и сарыбагышами.
Наряду с тяжелейшими последствиями кровавых событий 1916 г. во многих районах Туркестана в документах и памяти свидетелей восстания 1916 г. зафиксированы факты сочувствия и проявления добрососедства простого люда. Отдельные рядовые общинники-кыргызы нередко тайно предупреждали своих соседей, знакомых и друзей из числа переселенцев о грозивших бедах, укрывали русских женщин и детей от расправы. А русские крестьяне, рискуя своей головой, спасали жизнь кыргызским семьям.
Когда сейчас в иных источниках называется число потерь кыргызского населения во время подавления восстания и последующего бегства в Китай, то в зависимости от идеологических задач, пропагандистского запала и проплаченных внешними проектами денег используются цифры от 300 тыс. до 1 млн. человек. Не так давно один ретивый кыргызский «исследователь» и «аналитик» настаивал на 3-4 млн. жертв «геноцида».
Первая всероссийская перепись, в которой были учтены кыргызы, была проведена в 1897 г. Во всем Туркестанском генерал-губернаторстве их численность не превышала 650 тысяч. Согласно данным переписи, в двух уездах – Пржевальском и Пишпекском насчитывалось 278,9 тысячи кыргызов.[1]
Следующая перепись была проведена летом 1917 г., причем переписчики тогда работали ответственно. В двух уездах, где было восстание 1916 г., через год после него было зафиксировано 324 тысячи кыргызов. Взяв за основу среднегодовой темп прироста, можно посчитать рост численности населения. Если допустить отсутствие Первой мировой войны и восстания 1916 г., при 1,3% среднегодового темпа прироста численности кыргызов рост их численности с 1897 по 1917 г. должен был показать количество населения в 357,6 тысячи. Таким образом, разница составляет 33,6 тыс. человек. Надо учитывать, что это прямые и косвенные потери, вместе взятые: здесь и погибшие, и те, кто бежал в Китай, а также те, кто мог родиться, но не родился у погибших, раненых или бежавших людей.
Во время же самого восстания 1916 г. погибли 4 тысячи кыргызов. Это много, ибо самоценна каждая людская жизнь, но все же и не те заоблачные цифры, которые приводятся недобросовестными авторами. Сегодня этими цифрами манипулируют и делают из публикаций о восстании 1916 г. один из рычагов для управления общественным мнением, чтобы повлиять на отношения Киргизии с Россией.[2]
Усмирение восстания и бегство в Китай
Проблем с усмирением восстания, особенно после приказа о возврате в Туркестан с фронта семиреченских казаков, не было. И дело здесь не только в техническом превосходстве оружия и организованного боя над беспорядочным нападением лавы джигитов. Восстание было стихийным бунтом без политических целей. Поэтому после уничтожения части поселений переселенцев оно потеряло смысл. При появлении регулярных войск повстанцы оказывались перед перспективой – бежать или быть разгромленными.
Бегство в Китай было тяжелым. Путь был длинным и по непроторенным тропам. Приходилось преодолевать совершенно незнакомые, высокие и труднопроходимые ледниковые перевалы. Пришлось переезжать вброд десяток больших рек и сотни малых горных речек. Пришлось по несколько суток подряд ехать и идти по глухим и темным ущельям. Пришлось преодолевать знаменитые по высоте и крутизне перевалы Когур-Олан, Бедел, Ак-Огуз и Кызыл-Суу. Многие из этих перевалов и опасных путей пришлось пройти ночью. Остановки и передышки невозможны — сзади по следам беженцев следуют войска. Поэтому переход на китайскую территорию кыргызам-повстанцам обошелся чрезвычайно дорогой ценой — большими жертвами людей и скота. Потери были и в Китае: для того чтобы устроиться на новом месте, семьям приходилось подчас продавать в рабство девушек.
А через год, после революции в России, для многих людей повторился путь назад, столь же тяжелый физически. Конечно, это не могло не отложить горький осадок в народной памяти. И называется эта трагедия «Уркун» – Исход.
Последствия восстания были катастрофическими для местного населения, особенно в Киргизии, где сопротивление войскам было упорным, а бегство в Китай массовым. Потеря значительной части населения у кыргызов и других народов Туркестана, включая переселенцев разной этнической принадлежности, по большей части русских, ударила по хозяйственному порядку и климату доверия, который был в стране до трагических событий. Однако дальнейшая революция и гражданская война с их господством идеологии классового противостояния надолго поменяли акценты. Власти в дальнейшем, включая советскую власть, старались обойти некоторые факты и оценки, если они делались в духе национального противостояния. Считалось, что источником бед народа были действия бай-манапских элементов, поддерживавших в дальнейшем до 1930-х годов басмаческое движение.
Механизмы памяти и будущее страны
Обычным механизмом памяти с древности было устное предание. Пересказ событий, обрастающий массой новых деталей, стал средством поддержания исторической памяти народа. Понятно, что рассказы, по мере отдаления от событий, прирастали новыми все более мифологическими деталями.
Другой механизм – постоянные попытки национальной интеллигенции дать иную, нежели в канонической версии, трактовку событий 1916-го и последующих годов. Чаще всего это были версии национально-освободительной войны против русского гнета или – в ослабленной версии – за усиление статуса национального языка, сохранение традиционной культуры, мифологии и т.п. Так было, например, в осужденных работах профессора Нурбекова, широко, хотя и негласно обсуждавшихся в 1970-е годы.
В революцию, гражданскую войну и чуть позже национальная интеллигенция в Туркестане пыталась создавать национальные государственные образования. Неудача таких действий привела часть представителей ранее господствовавших классов к басмачеству и в дальнейшем – к эмиграции. Некоторые из этих деятелей стали сотрудничать с Германией и участвовали в создании Туркестанского легиона вермахта.
Здесь имеется крайне интересный факт: несмотря на более ожесточенный характер восстания 1916 г. именно в районах северного Кыргызстана, Туркестанский легион практически не получил притока кыргызов. Таким образом, вряд ли будет верным утверждать, как это делается в иных современных публикациях, значимую связь между восстанием 1916 г. и желанием пусть и ценой предательства, через службу в вермахте, отомстить русским за жертвы своих предков. Это всецело миф.
В устной традиции влияние рассказов о событиях 1916 г. было значительным. В изучении истории данная тема была под негласным запретом, точнее, она считалась опасной для карьеры историка. Правда, в советское время восстание не воспринималось в массовом сознании как национально-освободительная война, как столкновение на этнической почве и т.п. Не было пафоса взаимного противостояния различных частей общества. Подобные подходы появились только после 1991 г. Выстраивая суверенную национальную государственность, часть элит приняла данную тему в разработку.
Постсоветские государства Центральной Азии стоят перед нелегкой дилеммой. Догонять т.н. «цивилизованный» мир надо (по крайней мере, элиты в странах ЦА формулируют такую задачу), но эта «догоняющая модернизация» чревата двумя опасностями – европеизацией элиты и архаизацией и исламизацией массы населения. Этот процесс переживают все постсоветские государства региона. Часть элиты будет по-прежнему эксплуатировать архаику в обществе, помноженную на исламистские тенденции, и на этой основе укреплять свою власть. Так что усиление националистических трендов во внутренней политике центральноазиатских режимов неизбежно. Мифология восстания 1916 года играет здесь не последнюю роль.
Взять, к примеру, увязывание буквально высосанной из пальца некоторыми общественно-политическими силами в Киргизии накануне 70-летия Великой Победы «проблемы» использования георгиевских лент как некоего символа «неоколониализма» с воспоминаниями о карательных действиях царских войск против восставших и наградах за них. Нас пытаются убедить, что именно такие ассоциации возникают в массовом сознании местного населения, хотя на самом деле это чистой воды провокация, направленная на повышение градуса напряжения в межнациональных и межгосударственных отношениях Киргизии и России.
