Предвыборная президентская гонка в Казахстане стартовала на фоне плавно раскачивающейся информационно-пропагандистской кампании «Голодомор казахов», авторы которой, не удовлетворившись эффективностью околоисторической прозы, сделали ставку на «самый важный» вид искусства – кино. В этом они, как ни странно, с В.И. Лениным оказались солидарны. А иначе как объяснить выход в свет в текущем году уже второго, вслед за «Зулматом», документального фильма, в технике заезженной пластинки требующего от мировой общественности признать голод 30-х годов XX столетия в Казахстане геноцидом казахского народа? Речь – о «научно-публицистической» картине «Откочевники мертвой степи», представленной широкой казахстанской публике 6 апреля.
А ларчик просто открывался
Данный кинематографический продукт можно смело отнести к числу тех, что произведены Западом, а «экспортированы» в массовое сознание казахстанцев с благословения самой Аккорды. Если с «Зулматом» причастность официальных властей к показу представлялась лишь как гипотетическая и автором фильма Жанболотом Мамаем категорически отрицалась, то с «Откочевниками…» все встало на свои места. Премьера последнего состоялась на казахстанском телевизионном канале КТК, 83,34% акций которого принадлежат Фонду Первого Президента Республики Казахстан – Лидера Нации, возглавляемому Назарбаевой Даригой Нурсултановной.
А вот несколько примечательных деталей к профессиональному портрету автора фильма, политического и общественного деятеля Досыма Сатпаева, восставшего, по его словам, против попыток «кастрировать, изменить или переписать историю казахов в угоду советской идеологии». Незадолго до отправления в свободное плавание в качестве директора частного культурно-просветительского фонда он являлся членом правления фонда «Сорос-Казахстан», не скупящегося, как известно, на средства достижения «контроля над умами» во имя установления «контроля над миром». А еще ранее занимал должность директора казахстанского представительства Британского института по освещению войны и мира (IWPR), осуществляющего в Центральной Азии наряду с продвижением «демократических ценностей Запада» политику дискредитации идеи евразийской интеграции.
Не менее «говорящим» оказался состав привлеченных к съемкам фильма экспертов: лоббирующая тему «голодомора» казахов в Конгрессе США американский историк Сара Кэмерон; экс-президент фонда «Сорос-Казахстан» Мурат Ауэзов, в 60-е годы XX века являвшийся одним из организаторов неофициального объединения обучавшейся в московских вузах казахской молодежи «Жастулпар», которое было ликвидировано в связи с обвинением его членов в национализме; «жастулпаровец» доктор исторических наук Марат Сембин; бизнесмен, политик, меценат и спортивный функционер Эрлан Кожасбай, в 2012 году задержанный в ОАЭ по запросу Интерпола, будучи обвиненным в хищении крупных денежных средств в период своего руководства департаментом материально-технического снабжения национальной компании «Казахстан Темир Жолы» в 2001 году.
Правда, в этот раз (в отличие от съемок «Зулмата») обошлось без украинских специалистов. С поставленной задачей – «добиться не правды, а эффекта» (строго по Геббельсу) – справились собственными «национальными» силами. Как и в 30-е годы XX столетия.
Зрим в корень
О том, что голод в казахской степи был спровоцирован в том числе местными партийными работниками – представителями коренного этноса, не расскажет ни один апологет теории казахского «геноцида». Более того, виновники тех событий современным Казахстаном героизированы, а в их честь названы улицы и школы. Абдолла Асылбеков, Абдрахман Байдильдин, Изтай Курамысов, Сейткали Мендешев, Абдрахман Айтиев, Елтай Ерназаров, Хамза Жусипбеков – неполный список представителей тогдашней советско-партийной казахской элиты, ценивших, по словам казахского историка Таласа Омарбекова, «свои высокие места выше чаяний народа».
Не прибегни власти суверенного Казахстана к этой уловке, «дело о голодоморе как нациообразующей трагедии» развалилось бы как карточный домик. Как и без главного обвиняемого – Филиппа Исаевича Голощекина, первого секретаря Казахстанского крайкома Коммунистической партии, пребывающего сегодня в топе-5, по версии исторического портала Tarikh.kz, «главных врагов казахской государственности».
В этом и кроется ответ на «наивный» вопрос сотрудника Казахского научно-исследовательского института по проблемам культурного наследия номадов Болата Жанаева, почему «кричат о геноциде при Сталине и Голощекине. Но никто не поднимает вопрос об ответственности той же казахской элиты. Ездили по степи и отбирали скот у казахов ведь не русские, а братья по крови».
Безусловно, национально-кадровый вопрос является одним из ключевых в исследовании причин великого голода в казахской степи, в первой трети XX столетия унесшего жизни почти половину этноса. А отсылает он нас к началу XVII века – в эпоху окончательного распада казахского протоэтноса на три жуза (союза племен), ставших главными групповыми субъектами борьбы за власть в новейшей истории Казахстана.
Советский период не стал исключением. Вопреки уверениям коммунистов в окончательном преодолении племенных пережитков в казахском обществе, «жузовщина» вследствие провозглашенной Сталиным на XII съезде РКП(б) кампании «коренизации» к началу 30-х годов прошлого века расцвела буйным цветом.
По мнению руководителя отдела Средней Азии и Казахстана Института стран СНГ А.В. Грозина, изложенному в его книге «Голод 1932–1933 годов и политика памяти в Республике Казахстан», советская элита Казахстана оказалась по своей сути байской, аристократической и лишь отчасти разночинской, вера в идеалы революции в большинстве случаев носила маскировочный характер, а вся история парторганизации Казобкома-крайкома ВКП(б) стала бесконечной жестокой войной родоплеменных группировок за лидерство, наркомовской чехардой, заговорами-сговорами, подсиживаниями, доносами и докладными в вышестоящие инстанции. Они и дали тотальный размах массовому голоду и последующим репрессиям, прокатившимся по всей Казахской ССР.
Признать это в Казахстане сегодня осмелится не каждый, ведь «жузовщина» и порожденный ею трайбализм по-прежнему являются позорной реальностью социально-политической системы страны, компенсируемой консолидирующими мифами о самом древнем, самом великом и самом справедливом казахском этносе.
Кадры решают все
В декабре 1929 года пленум Казахстанского крайкома ВКП(б), обсуждая пути выполнения пленума ЦК ВКП(б) о принятии «мер для улучшения руководства перестройки сельского хозяйства», постановил, что необходимым условием проведения генеральной линии на индустриализацию и коллективизацию является переход кочевников к оседлому образу жизни – седентаризации.
Не последнюю скрипку в принятии этого решения сыграл казахский литературный критик, публицист и общественный деятель, заведующий отделом печати Казахского крайкома партии Габбас Тогжанов, выпустивший в 1928 году в Кызыл-Орде брошюру «О казакском ауле», обосновавшую, по мысли тогдашних партийных экономистов, готовность казахского аула к коллективизации. Отсутствие у автора фактического материала и поверхностный анализ ситуации, в чем он сам признавался, не мешали ему, однако, считать себя абсолютно правым и обвинять своих оппонентов в том, что они, дескать, «работают не по-марксистски».
А в 1932 году, когда осевших на землю казахов уже вовсю косил голод, другой член правительства, второй секретарь Казахстанского крайкома ВКП(б) Измухан Курамысов, известный высказыванием «кочевье и полукочевье тянут нас назад», утверждал: «В стране нет никакого голода. Это басни алашординцев (Алаш-Орда – центральный орган власти т.н. Алашской автономии, созданной в декабре 1917 г. на территории нынешнего Казахстана. Ликвидирован большевистским Военно-революционным комитетом в марте 1920 г. – Ред.). Если надо, ради революции мы готовы принести в жертву весь казахский народ».
Исследователь А.В. Грозин, изучая методы осуществления коллективизации в Казахстане, отмечал, что, «судя по тогдашним выступлениям Голощекина, он всерьез рассчитывал на осмотрительность партийного и хозяйственного актива, на его способность учета особенностей кочевого и полукочевого хозяйства при оседании и создании колхозов и неоднократно критиковал исполнителей за отсутствие внимательного подхода». Ведь кто, как не они, по справедливому замечанию казахского историка Таласа Омарбекова, «должны были знать психологию своего народа, его быт и культуру и понимать, что конфискация и насильственная коллективизация, форсирование социальных и экономических процессов приведут казахские аулы к катастрофе».
Тем временем, несмотря на принятую 17 декабря 1929 года бюро крайкома ВКП(б) резолюцию о необходимости достижения уровня коллективизации в 1930 году в 30%, уже в апреле того же года было коллективизировано более 73%.
Осложнялась ситуация тем, что перед началом седентаризации и коллективизации у руководства республики не было действенных рычагов воздействия на актив на местах, нередко пользовавшийся директивами крайкома как поводом для «законных» злоупотреблений. Совсем туманными возможности контроля и эффективного управления в раннесоветском Казахстане делали огромные расстояния, отсутствие связи и языковой барьер, ставший еще менее преодолимым с выходом 29 декабря 1926 года постановления Совнаркома КАССР об обязательном переводе делопроизводства на казахский язык. «Но здесь констатируем тот факт, – писал Габбас Тогжанов, – что зачастую наши укомы и уисполкомы не только не руководят волкомами и аульными организациями, но вводят их в заблуждение своими безграмотно переведенными циркулярами и инструкциями».
Одержимая «процентоманией» и карьеризмом (слепой преданностью идеям революции могли похвастаться единицы) молодая партэлита советского Казахстана ускоренными темпами тащила свой народ в пропасть.
***
Пропаганда в условиях информационной войны – вещь далеко не безобидная, особенно когда ставка в ней делается на самый массовый вид искусства – кино, с претензией на научность героизирующее проходимцев и предателей. Как, например, несостоявшегося правителя-гауляйтера Казахстана и Средней Азии Мустафу Шокая – идеолога Туркестанского легиона вермахта, а по версии автора фильма «Откочевники мертвой степи», главного эксперта по «голодомору казахов».
Противостоять подобным историческим пустышкам сложно: создание подлинно исторического документального кино требует куда больше сил и времени. Да и готовы ли постсоветские национальные общества, привыкшие жить под агрессивным натиском дилетантства в виде амбициозного мифотворчества, знакомиться со своей «историей без прикрас»?
И все же делать это необходимо во имя неповторения трагических страниц нашей общей истории.
